Моя випадкова коліжанка в купе потягу Львів-Бахмут виявилась жителькою Донецька. Дорога чимала. Зі львівськими кавою і смачними цукерками розмова повелася одразу. Пані Марія (ім’я змінене задля її безпеки) розповіла про нове життя після референдуму в 2014 році. Все викладене в тексті взято з часткового аудіозапису розмови. Подаю свідомо прямою мовою, щоб змінімізувати викривлення змісту і стилю.
Марія, мешканка окупованого Донецька
– Ви щасливі від того, що зробили такий вибір? Не шкодуєте про від’єднання від України?
– Было страшно сразу. Все стали против Украины. Нам как показали, как Украина бомбит Славянск, так это был шок! Как это Украина убивает свой народ? Поэтому мы с мужем пошли на референдум. А меньшая дочка, с мужем, они были против, поэтому мы разругались и они уехали в Польшу, беженцами. Теперь, конечно, время прошло и мы поняли, что были неправы. Были правы дети. Потому, что так нельзя. Вот, одна семья. А старшая дочка, она работает в Краматорске, говорит, что ей все-равно на каком языке сегодня разговаривать, пусть и на китайском, главное ,чтоб не бомбили, чтоб не стреляли.
– Тобто в одній сім’ї різні погляди були?
– Да. Да. Вот, соседи наши. У нас в поселке очень плохая связь и соседи наши идут звонить к нам во двор своим родственникам в Западную Украину, в Ивано-Франковск. Дед Иван уже старый, ему 82 года. Но, когда это все начиналось, он был моложе. Так вот, они перестали между собой общаться. Мы стали там всем врагами, сепаратистами.
– Добре, але , разом з тим, з Вашого боку є аналогічне бачення, що тут, на Західній, всі «западенці», «бандери»?
– Да. Но я не знаю, почему в стране так все происходит. Вот я еду от дочери из Польши, там очень все любезные. Мой внук ходит в школу и он рассказал воспитательнице, что его бабушка с Украины, где война идет. Они очень радушно меня приняли.
– Вот я-бы не пошла против Вас воевать и Вы против меня, правда? Не имея средств, не имея какой-то цели. Есть поговорка «паны бъются, а в холопив чубы трищать». Наши парни пошли в ополченци, они землю свою защищают на гражданской войне, они герои.
– Я хочу зрозуміти цю картинку: пішли Ваші хлопці «землю свою захищати». А хто їх ворог? Де зброю взяли? Вони ж не пішли з косами, лопатами, вилами, а з автоматами, гарматами, танками. Де вони їх взяли? Припустімо, в військових частинах, що були ними захоплені. Але більшість зброї не українського виробництва. Де ж вони її взяли? То хіба це громадянська війна?
– Незнаю, где взяли. Так причем-же здесь дончане? А то, что говорят, что украинский язык «понад усэ» и нам на русском не дают разговаривать, – это все ерунда. Я работала в образовании. Нам сказали всю документацию вести на украинском. Причем райвно ведет на украинском, а райисполкомы – на русском. Но говорили мы и детишек воспитывали на русском! Но, ведь, если Украина, то должен быть украинский язык?
– Тобто, міський управлінський орган освіти, державний орган не дотримувався закону про державну мову, а з вас вимагав?
– Да. Вот я и мои все сотрудники писали планы, конспекты на украинском языке для своей отчетности, проводили занятия на русском. Переводили на украинскую мову русскую книжку для своих планов, потом опять на русском писали, чтобы провести занятие. Это ж жопа! Но, надо, так надо! Мы работали, мы отрабатывали свои деньги! Вот «уголки» символики у нас были украинские, красивые! Я Вас слушаю, и мне нравится Ваша речь, Вы прямо, как поете. Мне нравится украинский язык. Я не могу так разговаривать. У меня суржик. Но делать из этого войну, из-за языка?
– А Ви вважаєте причина війни – мова?
– У нас-же там звучит, что основная причина – нам запрещают говорить на нашем родном языке. А какой наш родной язык? Вот Вы ж меня слышите? Ну да, я не могу разговаривать так, как Вы. Я по вокзалу во Львове ходила, я десять раз переспрашивала. Речь такая специфическая. Як-то кажуть:«мышка шусть у шпарку», а мы будем думать, что это - «шпарка»? Если у нас другой язык, это ж не значит, что мы другие, что мы хуже? У нас институты, университеты работают… Все работало. Теперь плохо. В последне время металургические заводы не работают, шахты, люди без работы. Как так?
– Мне дети сказали:«Сиди молча. Рот не открывай». А как так ехать молча?
– А що, Ваші діти вважають, що в дорозі небезпечно? Вам щось загрожує в українському потязі?
– Люди-же разные бывают.
– Але люди бувають різні будь-де і будь-коли. Це ж не означає, що скрізь треба боятися?
– Сколько я езжу, всегда было хорошо. Однажды лишь, в Красном Лимане, был в банке мужчина, который агрессивно выступал. Я ему говорю, что недавно Вы тоже были в нашем положении. Город Красный Лиман ведь тоже сначала хотел отделиться. Но их вовремя перевоспитали и они успокоились. Как мышки сидят.
– А Ви, пані Маріє, живете в мирній частині Донецька чи в зоні обстрілів?
– Я живу в пригороде. Когда все начиналось, у нас школу разбомбили, дома разбомбили. А сейчас тихо. В основном стреляют, где аеропорт, железнодорожный вокзал, в городе бомбежки.
– Дуже відрізняється управління зараз? Як працює влада?
– С момента Украины? Ведь у нас власть сейчас периодически меняется.
– Донецьк нині окупований. Української влади немає. То мене цікавить загалом ситуація з управлінням .Є різниця? Краще стало жити?
– Например, детские сады: детей кормят бесплатно, питание хорошее. И мясо, и фрукты, и кисло-молочные продукты.
- Мы на своем огороде работали и работаем. Но мы расстроены, одним словом. Самая главная причина – мы не можем общаться со своими детьми. Есть преграды.
– Ви про зону розмежування чи щось інше?
– Да. Вот я уезжала, у меня заканчивался пропуск. Муж сделал новый и мы можем уже пересекать границу. А само пересечение? Большего унижения, наверно, в жизни нету. Нас обыскивают наши и ,бывает, забирают товар или вещи. Дают приказ «не оборачиваться», а потом в сумках нет многого. Но кому пожалуешься? Ваши только однажды яблок попросили. Мы их везли на рынок несколько ящиков. Дали, нам не жалко. На пропуске сложно. Если муж договорится без очереди, иначе сутками можно стоять. Раньше можно было купить очередь, на человек двадцать. А теперь муж в одиннадцать вечера поедет очередь занимать( а у нас в это время комендантский час, можно попасть «на подвал») и к моему приезду должен пройти и меня встретить.
– А коменданський час – це як і чи не страшно?
– С одиннадцати до пяти часов утра. Раньше было больше. У нас парни делали ремонт. Они не успевали добраться в город вовремя и их несколько раз арестовывали. Поночуют и их отпускают.
– Можна зустріти інформацію, що арештантів посилають копати укріплення, окопи, будувати оборонні споруди на лінії зіткнення. Це правда?
– Такое было сначала. Пока нужно было это накопать. Под магазинами хватали алкашей, брали всяких штрафников(раньше были «двенадцатисуточники»). Счас-же стоят блиндажи: утепленные, укрепленные. Как по нашей територии, так и по вашей територии. Едешь и видишь: уже все капитально. А пропускные пункты какие? На украинской стороне их поставили с кондиционерами, с телевизорами. Мы заходим и думаем:«Господи, это ж так обустроили, надолго, на века!»
– Мы никогда не воссоединимся.
– Ну чому ж, якщо Україна поверне свої території, то цей пропускний пункт стане якимось місцем для придорожнього відпочинку чи маркетом, для зручності подорожуючих. Як Ви думаєте?
– Юля Владимировна говорила много лет назад, что этот Донбасс надо обтянуть колючей проволокой. Так похоже, что именно это и происходит. Нас обтянут там всех колючей проволокой и будем мы сидеть. Старшее поколение свою функцию выполнило: воспитали детей, отработали на государство. Хорошо, если эти дети уехали на нормальную территорию и могут своим детям помочь, дать им образование, нормальную жизнь. А мы, старичье, там и будем сидеть за колючей проволокой.
– Без образ, але, якщо хтось хоче змін, то бере і міняє.
– А кто нас сейчас там слушает? Да кто посмеет сегодня что-то против сказать или сделать?
– Мы теперь с мужем ни в чем не учавствуем, никуда не ходим. Нам главное – заработать денег, чтобы поехать к одной дочке и пообщаться с другой. В городе сейчас дают бесплатные билеты на концерты разные, на митинги праздничные. Какие могут быть развлечения? Война идет! Ребятки там гибнут за Донецк. Это война? Зачем рот закрывают какими-то мероприятиями? Мы с этим не согласны.
– Так може влада так хоче вам усім підтримку проявити, психіку полікувати?
– Психику поликуваты? Вчера у тебя дом разбомбили, а сегодня тебе дадут бесплатные билеты.
– Хотя наш разговор может длиться безконечно и ни к чему не приведет, и мы не найдем причину.
– Вот эти ваши Минские соглашения. Якобы все предусмотрено. Там-же языковый вопрос, пленные. Вот нам говорят, что Украина не хочет наших пленных отдавать. А Украина говорит( мы смотрим канал «1+1»), что сепаратисты не хотят отдавать бедных пленных, украинских. Вот видите, какую роль играет телевидение! Нам-то говорят дома совсем другие вещи! Мы, мирное население, оказались втянуты в чужую игру. Нам рот и глаза закрыли и все. Особенно, когда Захарченко убили. Мы его знали, как порядочного человека, который сам воевал. Мы видим Пушилина, который совсем не такой.
– А що, Пушилін не влаштовує? От у нас показують, що він завжди в русі, відкриває то магазини, то інші заклади, то перевірки проводить.
– Вы знаете, я уже боюсь дальше говорить. Я и так много наговорила. Когда это все случилось, я уже была на пенсии. Если-бы работала, может имела-бы другое мнение. На меня давили-бы. Вот наш поселковый совет весь, они все были за республику! Поэтому они вокруг себя собирали людей и возили их везде: на концерты, на митинги, на протесты. Им надо было, видимо, при власти остаться. Вот главбух рассказывала, что они были в драмтеатре, а когда вышел Захарченко все так плакали, аплодировали! А он такой вышел: раненый, на костылях. Я не хочу счас выяснять, хороший он или плохой, но человек был на передовой! Ваших убивали, наших убивали, неважно, но человек был на передовой, не сидел в кабинете. Он кровью и потом, с оружием в руках, а тут – убили. Тоже непонятно. У него-же охрана была. А украинцев, войск, не было. Кто тогда? По телевизору разное говорят.
– Ви канали українські маєте можливість переглядати? Є трансляція?
– Конечно. Мы смотрим «1+1», «5 канал», «ТСН» смотрим. Но чаще смотрим свои.
– У вас є своє телебачення?
– У нас есть свое, донецкое телевидение. И русские каналы есть. Вот смотрим на «Россия 1» показывают обмен пленными, переключаем на «плюсы» - там тоже самое, но наоборот. Там Украина плохая. Здесь Россия плохая. Одни и те-же события освещаются противоположно.
Ми розмовляли більше пяти годин. Марія ще розповідала про своїх колишніх вихованців, які пішли в «казаки» та займаються мародерством і вбивствами місцевих, земляків. Про «підвали», куди можна «попасть» і не вийти, якщо маєш гарну автівку чи бізнес, розкішний будинок чи заможну квартиру. Про десятки місцевих знайомих дівчат різного віку, які пропали безслідно і родичі намарне намагаються їх знайти. Про «Гради» на сусідніх вулицях, що за графіком, двічі на ніч приїзджають і стріляють в протилежні сторони: після півночі в українську , під ранок – в їх місто. А вони ховаються і чекають завершення, щоб врешті заснути. Про сум за літаками, що вже не піднімаються над головами. Останнім баченим нею літаком був падаючий «малазієць». На городах і дворах вони збирали рештки. Різні.
Минуло кількадесят днів від зустрічі, а я й досі під враженнями. Бо ця жінка, як з’ява з потойбіччя. Жахливим запахом згарищ і смерті воно заполудило реальність і свідомість частини нації цілої держави. Полуда, створена власноруч людьми. І далі вона повзе, відбираючи розум, здоровий глузд і майбутнє. «Ваші» і «наші» в розмові двох жінок: матерів і дружин і геть не комп'ютерні «войнушки». Боже, збав від хибних рішень і дій нас, українців!
